Мое облако – справа. Киноповести - Ю. Лугин

На несколько минут он делает передышку, чтобы выпрямить спину, потрясти в воздухе затекшей от напряжения культей, вытереть глаза и…

…вспомнить себя, красивого и неувечного, в гражданском пиджаке и с набриолиненными волосами, на сцене поселкового клуба, лихо аккомпанирующего женскому хору:

Там врагу заслон поставлен прочный,

Там стоит, отважен и силен,

У границ земли дальневосточной

Броневой ударный батальон!

Он едва успевает вернуть на лицо привычное для окружающих выражение веселого оптимизма, когда в кабинет входит Алевтина.

– Познакомилась с Ахтаровым? Если жалобы есть – излагай сразу.

– Познакомилась, – говорит Алевтина. – Глаза у него…

– Красивые? Что меня больше всего поражает – у всех женщин от мала до велика реакция на поганца одинаковая: «Ах, какой ангелочек! Какие у мальчика серо-голубые глаза!»

– У меня реакция на красивые глаза другая, – сухо говорит Алевтина и, чтобы не объяснять почему, переходит на официальный тон: – В общем, товарищ директор, мальчик, конечно, трудный, запущенный, но, как мне кажется, не совсем безнадежный. Строгость к таким требуется, но и по-доброму с ними надо.

– Ага, – кивает Тулайкин. – На усиленное питание мальчика поставить, сказочки ему на ночь читать, по головке гладить, пятки чесать…

– Не смейся, Вася! Мальчику учиться надо. И книжки хорошие читать – сразу видно, он способный. Я у тебя где-то «Как закалялась сталь» Островского видела…

– Не дам!

– Жмот!

– Мне эту книгу в госпитале хороший человек подарил. А если бы и не подарок, все равно бы не дал. Такой вот я жмотюга!

– Ладно, у Станиславы Сигузмундовны попрошу, она сейчас как раз Ахтарову учебники по моей просьбе подбирает.

Тулайкин вдруг встает и торжественно пожимает оторопевшей от неожиданности Алевтине руку поверх протеза своей здоровой рукой.

– Что это было, Василий? – недоумевает Алевтина.

– А это я поздравил тебя с началом трудовой деятельности на руководимом мною объекте! Кстати, Станислава Сигизмундовна не говорила тебе, что ты приглашена на традиционный ужин?

– А кто меня пригласил? И куда?

– Отвечаю по порядку: во-первых, пригласил тебя от лица коллектива я, будучи коллективом поддержанным целиком и полностью. Во-вторых, торжественный ужин мы устраиваем в столовой в первое воскресенье месяца, совмещая с педсоветом, и у тебя есть еще почти два дня, чтобы подготовиться… Ну а от себя лично я приглашаю тебя на обед. Прямо сейчас.

– Но ты говорил…

– А я никогда от своих слов не отказываюсь! Иваныч велел. Его Митрофановна картошки наварила, хлеб у меня еще есть, да и сухпаем сегодняшний обед-ужин в столовой возьму. Идем уже! Или ты, товарищ Донатович, не тот самый соловей?

– Соловей?

– Ага. Которого баснями не кормят.

– Уговорил, товарищ Вася, – смеется Алевтина. – Только я сначала в Ленинскую комнату зайду, Ахтарову учебники передам.

– Не задерживайся. Ахтаров здешние порядки знает, сам устроится.

11

Ах ты зона, зона – три ряда колючки!

А за зоной роща – там меня зовут;

А по небу синему золотые тучки

В сторону родную чередой плывут!

Посреди Ленинской комнаты с традиционным гипсовым бюстом Ленина на задрапированном кумачом постаменте, с агитационными лозунгами, картой боевых действий и известным плакатом с Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным в профиль на стене, полулежа, вытянув ноги, раскачивается на стуле досрочно освобожденный Петр Семенович Ахтаров, шестнадцати без малого лет, по кличке Комар.

В комнату вбегают Чимба с Вованом.

– Он? – шепотом спрашивает Чимба.

– Он, – шепотом отвечает Вован.

– Это ты на кого онкаешь, фраерок? – громко говорит Комар.

– Извини, Комар, мы тут с Чимбой… Короче, прими нашенское со всем почтением и уважением!

– Пустым базаром авторитету уважение не выказывают!

Чимба суетливо достает из карманов пачку папирос и газетный сверток и протягивает их Ахтарову.

– Мы порядки знаем, Комар. На вот, прими! Курево и пошамать немного.

– Курево – в самую масть! – Комар обрадовано выхватывает у Чимбы из рук сверток и папиросы. – И пожрать сгодится. В натуре угодили, сявки. Если что… короче, вы поняли! Но если чего скажу – в лепешку расшибись, а сделай. Так в зоне у паханов заведено. Ты, – Комар тычет пальцем в Чимбу, – позаботишься, чтобы у старшака шамовка завсегда была. А ты… – Комар сплевывает на пол и тянет время, не зная, собственно, что ему надо от Вована. – Для начала прикурить дай!

Вован виновато оправдывается:

– Извини, Комар, но спички у нас Иваныч…

– Мне до лампочки, есть у тебя дрова, или в пролете. Я сказал: прикурить дай!

– Да где ж я спич… дрова то есть возьму?

– Найди. Считаю до пяти. Время пошло – уже четыре. Бегом!!!

Вован торопливо убегает.

– А ты пока расклад здешний распиши, – говорит Комар Чимбе. – Для начала про биксу однорукую, которая давеча мне про дисциплину трендела, – передразнивает: – «Посиди туточки, мальчик, пока я тебе учебники подберу!» Мальчика нашла, мля!

– Воспитуха новая. И, похоже, истории нас учить будет.

Вбегает радостный Вован, погромыхивая спичечным коробком.

– Нашел! На первом этаже в дежурке стырил!

– Молоток! Со вчерашнего вечера не шабил, – Комар забирает у Вована спички и закуривает. – Быстро управился – хабарик оставлю!

Входит Алевтина со стопкой книг в руках.

Комар вздрагивает и прячет руку с папиросой за спину.

– Достала я тебе, Ахтаров, учебники. Полный боекомплект. Потрепанные немного, но это ничего… – Алевтина дергает носом. – Вообще-то детям курить вредно и несовершеннолетним не положено. Тем более в Ленинской комнате.

Комар смотрит на нее наглыми серо-голубыми глазами, демонстративно затягивается и, выпускает дым, сложив губы трубочкой и щелкая себя по надутой щеке, отчего из дыма получаются красивые колечки.

– Скажи еще чё-нить смешное, тетенька, а мы посмеемся! – ёрничает он, красуясь перед «сявками».

– Как ты смеешь так со старшими разговаривать?!

– А что ты мне сделаешь, овца увечная?

– Я Василия Петровича позову! – говорит Алевтина дрогнувшим голосом.

Комар дурачится, изображая испуг:

– Извините! Простите! Я больше не буду! – и «затапывает» окурок в плевок на ладони.

Алевтина, успокаивая себя, глубоко вздыхает.

– На подоконнике стопка старых газет. Учебники обернешь аккуратно – поверю. Отсюда ни шагу, пока я за тобой не приду, – говорит она ледяным командирским голосом, которому нельзя не подчиниться.

И уходит, явно сомневаясь, надо ли ей уходить.

– Думаете, испугался? – говорит Комар Чимбе и Вовану. – Тулайкину один разок по телефону стукануть, и кум меня мигом на поруки возьмет. Зоны я не боюсь, зона для меня дом родной, но спалиться на ерунде – шиш вам! Если загреметь, то с музыкой. Чтобы урки уважали. Ты бакланил, бикса здесь за новенькую? – спрашивает он Чимбу.

– С утра только нарисовалась!

– Прописать бы надо… Вместе прописывать будем. Или кто бздит?

– Да ты чё, Комар! – вскрикивает Вован.

Чимба молчит, но молчание, как известно, – знак согласия…

– Договорились. А пока буквари оберните – слышали, что бикса сказала?

Чимба и Вован, как и положено «сявкам», усердно шестерят с учебниками. Комар разворачивает светрок. И все замирают, услышав шум в коридоре. Комар, правда, перед тем, как замереть, успевает поменять позу на стуле в более приличную и скромную.

С криком:

– Спасите! Мама! – вбегает испуганная Томочка.

Следом за ней в Ленинскую комнату входит Титаренков-Горел.

– Не трогай меня, урод! Я маме скажу!

Комар, расслабившись и снова вытянув ноги, с интересом наблюдает за происходящим.

– Отдай! – глухо говорит Горел.

– Не отдам! Сейчас Алевтина Леонтьевна придет и тебе попадет!

– Отдай. Это не твое.

– Это моя кукла. Я ее нашла!

Комар встает.

– Что за кипиш на болоте, что за шухер на бану?

Зэковские словечки и обороты он втыкает к месту и не к месту, как это свойственно не наигравшимся еще в блатную романтику подросткам. Или как лишенному какого бы то ни было авторитета в зоне ничтожеству перед тем, кто слабее его.

Горел не обращает на Комара внимания и смотрит только на Томочку.

– Отдай!

– Не отдам! – кричит Томочка и прячется за спину Комара. – Скажи ему, чтобы не приставал!

– В натуре, чувак, на кой тебе кукла? Ты хоть и урод, но не баба. Или баба?

Вован с Чимбой подобострастно смеются.

– Липка просила никому Олечку не отдавать, – глухо говорит Горел.

– Никакая это не Олечка! Это Нюрочка! Я ее нашла!

– Это Липкина кукла. Отдай!

Горел пытается обойти Комара. Комар отступает в сторону, делает ему подсечку и резко двумя руками толкает в грудь. Горел падает.